На следующий день опять картина повторилась. С утра — задание в рупор, партизанские вылазки на рубку, вечером кухня под выстрелы и прожектора. Люди привыкали подчиняться. Через пару дней военные практически не пытались уже противостоять процессу. Но вот это-то меня и напрягло. Не похоже было, что вояка согласился с происходящим, днём он суетился со своими подручными по селу, с кем-то переговаривался, бродил по землянкам. Я стал бояться того, что нашу кухню тупо атакуют, а нас сомнут массами народу. Пришлось поменять процесс раздачи пищи — мы перестали вывозить кухню. Сделали некое подобие строительного короба, пристроили его на внешней стене и в нём спускали пайки наружу. Давка, что возникла пару раз, привела к тому, что раздачу пищи отменили, объяснив свои действия людям. Мол, так вы больше расплескаете, вызывать вас будем семьями, отдельно. Остальные пусть отойдут подальше. В ожидании своей очереди. И люди опять подчинились!
Военный же опять затихарился, засуетился по лагерю, готовя новую каверзу. Я собрал народ:
— Смотрите. Вроде всё идёт пока спокойно. Люди малость привыкли работать под нашим началом и кормиться с нашего стола. Но вот вояка тот мне не очень нравиться. Нахрапом взять не получилось у него, и, судя по всему, он кухню атаковать хотел. Тоже не вышло. Знать, будет пытаться втереться в доверие или послать кого с этой целью. Будьте начеку! Если кто вдруг лебезить да елей в уши лить начнёт, подмасливать или расхваливать сильно — отмечайте это про себя. То шпионы могут быть. Ну, разведчики. Такие станут в дружбу набиваться, а потом и нож в спину воткнут. И те кто в патруле — тоже смотрите внимательно. Всем ясно? — народ закивал.
— Долго так продолжаться будет? — измученным голосом спросила Леда, — Не помню, когда спала последний раз нормально.
— Не знаю, — честно ответил я, — Буревой! Свод законов готов для пришлых? Сделали книгу?
— Почти. Там Веселина узор на обложке травит, ещё пара дней нужна.
— Леса полоску они вырубили уже почти, — сказала Зоряна.
— Ничего, мы найдём им чем заняться. Пусть дороги доделывают, к болоту и соли.
— Там контролировать не сможем их, — предупредил Кукша, — когда они далеко уйдут.
— Ну вот тогда и думать станем, — махнул я рукой, — или пусть сами делают, как хотят. А нам готовый результат показывают и тех, кто работал. Таких кормить станем. Или ещё чего удумаем, как в плане работы, так и в части контроля…
Но нашим планам сбыться было не суждено. На следующий день Кукша и Юрка, проинструктированные мной на момент внимательного отслеживания резких изменений в поведении отдельных людей из числа пришлых с целью выявления шпионов, привелив крепость некое существо, закутанное в невообразимые тряпки и засаленный, рванный овчинный тулуп. Сам пасынок стоял довольный от содеянного, Юрка же являл собой живое воплощение образа папаши Мюллера.
— Вот, привели, — корел подтолкнул существо к нам с дедом, — мы это… В патруле… А тут она… Говорит, я могу… Хочу… В общем это, ну, в крепость к нам..
— Мы в патруле были, — добавил Кукша, — а тут она. Одна. К нам подошла, потом ко мне обратилась. Говорит, мол, в крепость к нам она хочет, чтобы, значит, еда была.
— А вы чего?
— А мы что… — Юрка махнул в сторону существа в тулупе, — Сюда привели. Вот. Ты ж сам говорил, что таких выискивать надо — вот и сподобились. Она ж одна там по лесу бродила, потому сюда и привели.
— Так, кто это у нас вообще, — я с изрядной толикой брезгливости начал снимать повязку, что пацаны натянули шпиону на лицо.
Убрали и шапку с тулупом. Существо обрело человеческий вид, и оказалось худущей блондинкой, с огромными глазами, просто невообразимо большими, или это так из-за худобы сильной показалось. И коса чуть не до пола. Худая как спичка, глазищи и гигантская копна волос — пигалица, одним словом. Она дрожала. Н-да, явно не Мата Хари тут у меня образовалась.
— Так, с какой целью собиралась в крепость? Какое было задание? — я чуть резче чем надо задал вопрос, вызвав непрекращающиеся потоки слез, — Ладно. Сейчас, я смотрю, разговора не получиться. Лада! Леда! Отведите её в баню, отмойте, проверьте на болезни и прочее, вшей там. Потом ко мне, на допрос.
Рыдающую в три ручья пигалицу отвели в баню. За всё время она не проронила ни слова, плач ей мешал. В бане отмыли, пропарили, выдали комплект белья и одежды и привели в общий зал. От девчушки валит пар. Пигалица сидит, пялится на нас, на глазах слезы наворачиваются. Наворачиваются, и большущими тяжёлыми каплями стучат изредка по столу. Кап! Кап! Ещё бы! Ей никто ничего не говорит, все в масках, да в очках, коньюктивита да гриппа по моему наущению опасаются. Привели из леса, раздели донага, пропарили, устроили медосмотр — пигалица от того в шоке, и ни слова проронить не может. Хорошо хоть девушки все делали, а то бы её инфаркт хватил. А тут ещё и привели в место непонятное, бумажки читают да недобро посматривают. Ужас! Было от чего впасть в прострацию и плакать девушке.
— Так, давай по порядку. Имя? Родовое прозвище? Сколько лет? — пигалица опять в слёзы, пришлось наших барышень спрашивать, что они вызнали.
— Худая она, да синяки на руках и под глазом. Шрамов нет, вшей тоже, — коротко отрапортовала Леда.
— Дед, а ну дай мне настойки своей, чтобы её в чувство привести. А то она ни слова не говорит, пытки что-ли устраивать?..
Последняя фраза вывела из ступора пигалицу, она опять зарыдала и начала подвывать. Насильно влили в неё чуть не полстакана спиртного — никакого эффекта.