Вольные стрелки - Страница 98

После этого вылазки пришлых в лес стали напоминать партизанские. Они парами или тройками пытались охотиться в окрестностях. Наши же действия стали контрпартизанскими — зная местность, как свои пять пальцев, мы умудрялись пресекать большую часть попыток поживиться на нашей территории. Особенно усилилось это впечатление тогда, когда мы перешли к следующему этапу — экономическому давлению.

В шесть утра очередного дня противостояния Юра поднял на ноги весь бомжатник при помощи «матюгальника». В этот рупор корел вещал о том, что если кому нужен лес, то единственный возможный для них вариант — рубить полоску деревьев между крепостью и Перуновым полем. За это полагалась кормёжка для лесорубов и членов их семей.

Бомжатник забурлил — с едой у них было не ахти. И когда военный с мечом скрылся у себя в землянке, небольшая группа мужиков опасливо выдвинулась к указанному нами месту. Долго поработать не пришлось — услышав мерный стук топоров, главный вояка собрал своих подручны и загнал дровосеков в лагерь. Вечером ворота, что выходили в сторону заводи открылись, и под светом прожекторов наружу выехала наша полевая кухня. Её охраняли почти все взрослые мужики, что были в Москве. На раздаче была Агна, со списком участников вырубки рядом стояла Семеяна. Она в подзорную трубу наблюдала за процессом в лесу, по одной ей понятной логике описывала работников, что согласились на наши условия, и теперь искала их глазами в толпе, что собралась на другом берегу заводи. Время подобрали специально — руководитель пришлых тайно ушёл из лагеря с парой подручных. Ну, он думал так. Наш патруль, что сопровождал его, имел другое мнение.

— Кто работал в лесу по нашему приказу, с семьями, идите есть! — выкрикивала с рупор Смеяна, — Вон ты, с длинным носом! Веди своих! И ты тоже, который с шапкой рыжей — тоже! А тебя, глазастый, мы кормить не будем — ты со всеми не работал!

Полевая кухня, сделанная на скорую руку, дымила и разносила по окрестностям одуряющий запах картошки с рыбными консервами, похлёбка такая получилась. Люди чуть постояли, погомонили, и, наконец, один дядька рискнул подойти. Получил деревянную миску с похлёбкой в руки, ложку, кружку с отваром, и вопросительный взгляд Агны:

— Жена да дети где?

— Нет их, — тихо произнёс мужик, и отошёл в сторону, чуть не на ходу запихивая в себя варево.

За первым смельчаком потянулись остальные. Часть их отсеяли, не заработали они себе на пропитание. Но при этом первого мужика отвели в сторону. Обычный такой крестьянин. Здоровый, хоть и изрядно похудевший. Он тёр заскорузлые руки, и чуть затравлено смотрел на меня исподлобья. Тряпки, что были на нём, выглядели изрядно потасканными и неслабо пованивали.

— С семьёй что? — спросил я его.

— Заболели и померли. Ещё там… — он махнул рукой в сторону юга, подтвердив наши мысли об эпидемии.

— Самого как звать?

— Дубаш.

— У вас матери с младенцами или беременные есть?

— Одна кормит, ещё у одной чуть старше дитя, — чуть помедлив и с изрядной долей опасений выдал Дубаш.

— Агна! Дай два туеска! — я протянул мужику пару фанерных цилиндра, в которых была картошка с рыбой, — вот это им отнесёшь. Вот так открывать это. В следующий раз верни — мы им ещё дадим. Остальным передай, если по нашим заданиям делать будут — покормим, как сегодня. Порции сегодня малы, мало вы сделали. Если хорошо потрудитесь — ещё и утром еду привезём.

— Чего ту происходит? — раздался рявк из лагеря.

Военный со своими бойцами уже вернулся, и пытался понять, кто тут без него с людьми управляется. Благо, мы уже закончили раздачу, и быстренько скрылись за воротами. В темноте потом чуть не до полуночи раздавались крики да говор, народ обсуждал события дня.

На следующий день бомжатник оживился чуть не до рассвета, ожидая объявления со стены. Опять мы нарезали им участок работы, снова вояка всех зашпынял, народ гомонил. Партизанские вылазки в этот раз были чуть другие — народ, стараясь не попадаться на глаза своему главному, стремился на участок леса между Перуновым полем и стенами Москвы. Вояка хоть как-то пытался вернуть людей в лагерь, но тепреь он попал в нашу ситуацию — мало было у него подручных для плотного контроля. Тем более, что даже бабы пошли работать. Одна тётка чуть не до темна пыталась ломать мелкие деревья, таскать хворост в свою землянку.

Вечером повторилась наша вылазка с кухней, правда, пришлось и прожектора врубать, и пострелять малость, отгоняя военных, что пытались удержать людей. Не смогли — те просто обтекли их и подошли к крепости. Первой, кто наплевал на выкрики и угрозы охранников, была та самая тётка с двумя закутанными во что-то невообразимое детьми.

— Держи. Сейчас детям налью… — Агна протянула ей похлёбку.

Уставшая женщина взяла миску, начала аккуратно пробовать еду, потом ещё, ещё…Чуть не вылизала посуду, дети ей тоже наяривали так, что за ушами трещало. Дали чая из травок, его выпили чуть не залпом. Тётка робко, с мольбой во взгляде посмотрела на Агну, та вздохнула::

— Хлеба нет… Грязные миски и ложки вот в этот ящик. Следующие!

Народ медленно подтягивался. В этот раз людей больше пришло, чуть не началось столпотворение:

— Так! Народ! Все встать в колонну, очередь! По одному подходите, говорю, а то сейчас уедем! — скомандовал я, и….

Люди подчинились. Первый раз и по столь малому поводу, но покорились моим требованиям. Народ устроил некоторое подобие очереди, дело пошло быстрее. Еда, питье, грязная посуда в ящик, следующий… За час управились. Народ с тоской посмотрел на уезжающую кухню — на завтрак они всё также не наработали Вояка, что остался в лагере, в процесс уже не вмешивался, и выглядел скорее потерянным. Около него крутился мелкий паренёк, его мы раньше не видели, в землянке, наверно, был..