Девушка чуть отошла от своей потери, и присоединилась к моим микробиологам, сосредоточенно искала новые плесени, способы их выварки и прочее. Как она сказала, чтобы никто другой такого как она не пережил. А на стене в фельдшерской появился в рамке портрет. На нем стоял улыбающийся Ярослав, а за им — люди разные, мужчины, женщины, дети. Это Вера по мотивам таблички да наших рассказов сделала, чтобы Веселине приятно было. Парень с портрета смотрел на всех входящих, народ заинтересовался. История жизни хорошего человека, его самоотверженной борьбы с болезнью, гибели, дополнилась слухами, и расползлась по Москве. Я даже видел кучки людей, что несли еловые ветви, подражая Веселине, к идолу и табличке на Перуновом поле. Не знаю, живут ли сейчас все эти Гиппократы да Авицены (аптека так называлась моя ближайшая в будущем, вроде, имя какого-то врача), но у нас теперь появился свой символ медицинской работы. Парень, который себя не пожалел, но других от болезни спас. Такие вот дела. Портрету при входе народ чуть кланялся, Ярослав смотрел на людей с улыбкой…
К празднику меня ждали два подарка. Первый ожидаемый, его преподнесли Торир и Кукша. На Перуновом поле, дальней его части, они провели образцово-показательные выступления нашей роты. Хорошо заметные из-за разных расцветок шлемов и флажков отделения сходились и расходились, формировали общий строй по сигналам дудок, своё место занимали пулемёты и огнемёты на салазках, имитировались обстрелы противника и круговая оборона взвода. Снайпера устраивали геноцид поленьям и веткам, что были в качестве мишеней — девушки пока с арбалетами частично бегали, винтовок на всех не хватало. Финалом был проход колонный, повзводно, перед мной, сидящем на коне. Очень здорово получилось. А второй подарок был неожиданный, но очень приятный.
Всю осень и начало зимы Горшок описывал те находки, что собралл во время учебных выходов. Осваивал грамоту, счёт, методы и способы обработки образцов, их описания, картографирования местности. Настало его время докладывать, мы засели в актовом зале:
— Ты на карту все перенёс? — после довольно долгого отчёта о поисках, спросил я геолога.
— Да, значки поставил, свои, правда, да Веселина помогла, — Горшок чуть запнулся, — вот тут нашёл…
Парень долго рассказывал что и где обнаружил в своей «экспедиции», глину, песок, минералы, ручьи и речушки. Со стройматериалами вроде определись, качество глины и песка он указал. Минералы теперь надо бить на части, что-то в коллекцию, что-то деду на опыты.
— … Тут земля плохая, болото бывшее, мха много. Земля дымит, никуда не годна, в котелке грел её, дым идёт да жар, а больше ничего. Вот тут камень интересный…
Земля. Под Москвой. На болоте. Дымит. Нахлынули воспоминания из будущего, репортажи всякие по телевизору. Я прервал геолога:
— А ну-ка давай сюда землю ту, посмотрим на неё.
Горшок удивился, но ничего не сказал. Достал тубус фанерный с образцом земли, и передал мне. Мы ему сделали такие вот пеналы, цилиндрические, и попросили буром в разных местах брать образцы. Он специальным сверлом небольшим выбирал почву, грунт, песок и глину и в тубусы складывал. Я помял в руках кусочки почвы, коричневые комочки рассыпались в руках. Взял тарелку, под непонимающим взглядом Горшка уложил на неё образец:
— Если я не ошибаюсь — я взял уголёк из печки, бросил на почву и начал дуть.
Показался язычок пламени, чуть отличного по цвету от того, что появлялся на дровах.
— …..! Горит! — Горшок был удивлён.
— Торф это, топливо такое, на болоте оно водится. Горит, вроде, очень хорошо… — я довольно потирал ручки.
— Его вместо дров можно использовать!? Землю!?
— Ага, можно и так. Только исследовать надо. Давай сюда весь образец, с дедом попробуем, посмотрим, что получится.
— Так я в пяти местах брал, везде одно и тоже.
— Вот все и давай, образец только оставь в коллекцию.
Тридцатого числа закончили эксперименты. Буревой задумчиво мял в руках остатки торфа, я сидел над картой:
— Вот так болото то идёт, Горшок сказал, там километров десять квадратных будет. Он на половину метра в пяти местах бурил, везде торф. Сколько его — непонятно, может, ещё больше.
— Если сушенный, то горит хорошо, жарко, — дед продолжал мять кусок в руках, — на дрова почти вдвое меньше его по массе получается.
Для определения теплоты сгорания топлива мы использовали небольшую металлическую печку, её прогревали, сверху стоял чан со льдом. Бросали новое топливо в топку, пока только лес разных пород, и смотрели, сколько воды образуется от разных видов дров при их одинаковой массе. Деревья мы в окрестностях все попробовали, теперь вот и торф испытали.
— Но горит по-другому, надо дальше думать. И далеко он…
— Ага, но только он плотнее, в четыре раза, а значит, по объёму если брать, то литр торфа в четыре раза более плотный энергетически, ну, по получаемому теплу. И жечь его проще, можно комочками мелкими формовать, с сучками да щепой возиться не надо.
— Пиролиз по-другому идёт с ним, — дед все также задумчиво мял комочек, рассыпал на бумаге, собирал опять в руку и мял дальше, — другие вещества выходят и процесс не такой.
— Зато его много. Смотри, если даже его столько, сколько Горшок нашёл, по площади, да только на половину метра глубина, то получается… — я быстро посчитал, — На кубометр торфа не надо вырубать четыре-пять больших сосен…
Дед сделал стойку. Вырубки леса под поля, на дрова, были ему ножом по сердцу, а сажать новые деревья он физически не успевал, несмотря на большое количество помощников. Саженцы-то долго растут.