Та превратилась в непрерывную погоню за родственниками и зависимыми гражданами с самодельными ножницами. Страдали также кролики, телята, ягнята, даже перья птиц — я стриг всех. По чуть-чуть, но взял у каждого «источника». Микроскопические волоски я укладывал вдоль пластинки, на которой испытывали штангенциркуль, и считал ихколичество. Они у всех разные, толщина от начала до конца тоже может меняться, считал их под фотоаппаратом. Народ меня боялся, сидишь спокойно отвар пьёшь на кухне с утра, а тут вбегает глава государства с красными глазами и безумным выражением лица, и давай патлы рвать у всех, до кого дотянутся может. Я бы тоже испугался. И если родственникам я хоть пытался объяснить, для чего все это, зависимые граждане искренне считали, что я колдовать с их волосами буду. Поэтому прятались от меня, где только можно, и жаловались моей супруге, что даже в рабах будучи, они на такое не подписывались. Но потом я набрал таки нужные мне волосики, Машка постаралась.
Пришла с семейством по глубокому снегу просить всяких вкусняшек. Уже вчетвером лоси пришли, маленькая лосиха пока нас не знала и боялась. Я на радостях бросился обниматься, а сам из-за пазухи тянул ножницы, уж больно борода у Васьки свисала заманчиво. Правда, лоси не совсем поняли, что я с ними сделал, но за морковку и кусочек соли дали себя чуть» забрить». Потом опять убежали в лес, но и то радость, я их полгода, почитай, не видел. В процесс отработки штангенциркуля таким образом включились все, живность и люди. Я собирал из шерстинок-волосинок длинные полоски. Считал их, измерял штангенциркулем, переделывал его, и все начиналось сначала. А родные все пахали на эталон температуры и массы.
Только они закончили, довели опять всё до статистичекой, а не инструментальной погрешности, как я уже штангенциркулем замерял все элементы весов, и запустил процесс по-новой. Стоны Буревоя и барышень слышали, наверно, даже в Новгороде. На все эти мучения Игнатьевых, изнуряющих себя непонятным шаманством вечерами, наблюдали наши зависимые граждане, которые уже все перешли на новый уровень вольности и проводили много времени в общем доме с нами, за играми.
Это случилось к концу декабря, нареканий по работам у ребят не было, по поведению — тоже. Да и счёт до десяти и написание имени, как и чтение некоторых слов, они уже освоили. Повторили торжественную церемонию, теперь все пленные ходят со знаками отличия, в которых над красуется цифра «2». В актовом зале им у нас понравилось, игр много, да и просто за жизнь поговорить можно. Особенно Юрка с Ладой радовались, наконец-то есть время побытьвместе. Правда, радость Лады была опечалена соперничеством между молодым корелом и Кукшей. Пасынок, правда, посмеивался над этим в основном, Юрец же ходил петухом, и пытался его задирать. Кукша не растерялся, достал шашки, драться бы я им все равно не позволил, объяснил правила и пригласил соперникана поединок.
Юрка после этого ходил мрачный, ещё бы. Хотел покрасоваться, а продул пятнадцать раз подряд. Застал его потом как-то после отбоя, они с Толиком играли, оттачивали мастерство. В воскресенье шашечный турнир продолжился, опять в сухую, правда, времени на такое в этот раз больше ушло, затянуласьигра. Потом — первая победа, потом — ещё, ещё, ещё! Азарт охватил бывшего рыбака, он уже почти свёл одну игру в ничью по количеству партий. Остыл, кода я ему сказал, что в процессе игры он вечером даже с Ладой не посидел на лавочке, как он это обычно делал, увлёкся. Девушка его по этому поводу обиделась на всех — на меня, который игру придумал, на Кукшу, который Юрку провоцирует, на суженного своего, потому что ондурак. Так вот Зоряне и заявила, мол, голубя моего сизокрылого, стерлядь мою быструю, завлекли, демоны, и не хочет знаться теперь он с Ладой своей. И заплакала. Успокаивали всем селом, даже внушение лёгкое Юрке сделали. Тот ходил, извинялся, начал делить время на игры и прочее. Ну и соперничество двух юношей перешло в другую фазу, подружились они с Кукшей за игрой. Дети ещё, что ужтут поделаешь.
Двадцать девятого декабря с утра я встал, и волевым решением объявил четыре дня выходных. Народ не понял, хотя в принципе идею поддерживал — на меня было страшно смотреть, я зомби уже напоминал с этими всеми измерительными «радостями». Пошёл в лес, выкопал небольшую ёлочку, посадил девчонок резать снежинки из сложенных листов бумаги. Супругу заставил делать леденцы, и заворачивать их в цветные мешочки. Дед был озадачен созданием деревянных и стеклянных игрушек. Их выдували довольно толстыми, намазывали сверху рыбийклей и макали в разбитое в пыль стекло. Получалось нарядно. Я пару раз обмолвился про Новый год, народ не понял, потом без меня уже провели совещание, пошептались и бросились с удвоенной силой на помощь. Может, пожалели дурня, может ещё что, я даже об этом не задумывался. Потратил почти ночь на написание книжек — подарки готовил. Там по три сказки коротеньких — «Снегурочка», «Три поросёнка», «Семеро козлят». Прошил стопки исписаннойбумаги мелкими скрепками, как тетради в моем детстве — получились тонкие книжки. На обложке кистью написал название книги «Сказки». Упаковал всё это в мешок, да покрасил его краской, максимально похожей на красную, была у нас такая. Ну потом уже иткани набрал, сделал халат, куделью выбеленной отделал низ у его, бороду соорудилбелую, длинную, шапку, посох. Приготовился, одним словом. Народ тем временем собирал праздничный стол, не совсем понимая, зачем. Да, ещё собрал паспорта у зависимых, для них у меня тоже подарок есть.
В ночь на первое января усадил всех за стол, ёлку нарядили прямо в общем зале, его мы всё чаще актовым называли с моей подачи. Тесно уже нам тут, конечно, но пока пойдёт. Толкнул речь: