Вольные стрелки - Страница 33

— Кто первый дойдёт до Ладоги, передаст Лису послание и вернётся обратно — тот забирает лодку, половину своего товара, и валит домой. С проигравшими состязание на Ладоге разберёмся. Вот вам транспорт, — я ткнул в качавшиеся на озере четырёхвёсельные лодки, — выход прямо сейчас. Определите, кто пойдёт, и за дело.

Пленные сгрудились, две группы мужиков обсуждали услышанное.

— А мы на двух лодках были, обе отдашь? — это с Балтики спрашивают.

— А вы обе домой довезёте?

— Не-а…

— Ну а чего спрашиваешь? Давайте быстрее определяйте гребцов, потом поесть и в путь.

— Оружие дадите?

— Копья дановские да щиты, вам хватит.

— О! Это дело! — народ оживился, жизнь налаживается.

За пятнадцать минут разобрались, кто идёт, а кто — остаётся. Покормили гребцов, дали еды с собой, вывели лодки с посланниками подальше от берега…

— Раз! Два! Три! Поехали! — мужики без суеты, мощными гребками двинули посудины на юг.

Теперь только ждать. Ну, не только, ладно:

— Господа! Делайте ставки! Первая Ладожская Регата началась! Кто ставит на то, что первым придут хазары? Так, я вижу интерес у Атли. Нет? На Балтику ставишь? Запишем.

Блин, а ведь реально весело пошло! Мурманы азартно ставили на ту или иную лодку, на разницу в приходе их обратно, да и на срок их в пути. По лагерю шли обсуждения тонкостей местных течений, ветров, погоды, способов управления на вёслах, режимов гребли. Я в этом не участвовал, только ставки принимал. У меня было занятие поинтереснее — я переписывал трофеи:

— Меч, пятьдесят сантиметров, состояние удовлетворительное, без украшений, три штуки. Щит овальный, с умбоном, дубовый, одна штука. Рогатина, наконечник листовидный, с перекладиной, пять штук…

Записная книжка пополнялась новыми строчками. Наш договор с Лисом подразумевал, что я могу трофеи частью оставить себе, не продавая их на властям Ладоги. На первых двух лодках не было ничего, что бы мне приглянулось. Торир тоже не особенно в восторге был от оружия и прочего хлама разведчиков данов — развратили мы его своими доспехами и булатным мечом. А тут трофеев куча была, вот я и выяснял, что из этого всего мне надо, а что — не очень. Пока ничего путного не попадалось. Ну хоть рассортировал добычу, бирки на мешки с добычей прицепил, да шмотье кожаное и доспехи от крови отстирали в озере. До вечера переписывал добычу, самым ценным оказался бочонок с серебром, на лодке нашли. Его аккуратно пересчитали, там гривны были, и печатью из смолы закрыли. Не то чтобы боялись что наши украдут, но на всякий случай заделали. А то пригонят судно транспортное с Ладоги для перевозки трофеев, а в пути случится «утруска и усушка» военной добычи — с кого спрашивать? Подумали, и остальные мешки опечатали. Теперь у нас в лагере чистота и порядок. Только трупы, что не успевают вывозить на озера, смердят.

— Как думаешь, когда придут за нами? — в процессе разбора трофеев ко мне подошёл Кнут, — Да и придут вообще?

— Придут, я там такое расписал Лису, что он сам приедет, вот увидишь. Лишь бы гребцов у него хватило.

— Три или четыре лодки мы и сами оттащим, а остальные, если их не заберут, бросать придётся.

— Да на доски их пустим, если что, да и загрузимся ими. Доски-то на Ладоге в цене, сам видел.

— И то верно, — повеселел корабел, — а по дням как?

— Я думаю, если все нормально будет, дня два-три они туда, потом столько же или больше обратно. Дней семь, и все станет ясно. Ну ещё два подождём, на всякий случай.

— О! Здорово! А то у нас дрова кончились, надо пополнить. Да корпуса протянуть. Да машину Обеслав пока посмотрит…

— Кстати, где он?

— А вон он, с пленными сидит…

Мой племянничек сидел у костра со связанными пленными подростками и что-то им рассказывал. Они возраста примерно одного, вот и общаются. Решил уши погреть, чем там молодёжь нынче интересуется. Незаметно так, бочком, со своей записной книжкой в руках подошёл к костерку в сумерках.

— … гул стоял, от того и проснулся. Даны вечером на кораблях были. Утром своих искать собирались, тех что за лодкой с парусом странным большим пошли. Я проснулся от гула того, глядь — чудище с глазами полыхающими! Страшное! Огнём глаза горят, да дышит так… Пых, Пых, Пых! А потом, как ещё два глаза загорелось, белых аж, такие яркие, чудище и давай данов убивать! За нас, рыбаков, мстить! То Хозяин озёрный послал, нас выручить. Даны кричат, а чудище всё не успокаивается, огнём их жжёт, дыханием своим губит. Они уже и в плавь бы бросились, да то мы на озере свои, они тут чужие, чудище бы их забрало. Они гибнут, я а рад, отомстил за нас Хозяин озёрный, не дал в обиду детей своих верных. Потом уже вы пришли, добили данов…, - старший узник, тот что ходил к рыбацкой деревне, рассказывал свою версию ночного боя.

Говорил он на смеси словенского и скандинавского, с примесью незнакомых слов, но мне было понятно. Ну, основной смысл. Да и племянник мой тоже вроде разобрал речь пленника, вон, лыбу тянет до ушей.

— Хе-хе, чудище. Да мы то были, и днём тоже мы, только парус весь не разворачивали. А гул то от машины моей. И глаза чудища — то мы прожекторы установили, — Обеслав посмеивался над сверстниками, да ещё и словечки мои в речь вставлял, понты детские они и в Африке понты.

— Врёшь, поди? — парень недоверчиво посмотрел на него.

— Да с чего вдруг? Машину ту я запускал, и прожектора сам ставил. А потом мы из винтовок постреляли, и высадились днём чтобы данов добить, — Обеслав потёр тряпкой пропитанные дёгтем руки, — Они у меня батю убили.

— У нас тоже никого после них не осталось, — девчушка, которой больше всех в плену досталось, грустно произнесла это и положила голову на плечо старшему парню.